(no subject)

Поелику все про педиков и про слезу ребенка, то и мне вдогонку подумалось.

Я согласен, что есть нормальные педики, воспитанные чувствующие люди, для которых ихнее это самое — ихнее глубоко личное. Я уверен, что такие встречаются еще реже, чем умеющие пить, не говоря уже — грамотно употреблять какой-нибудь свой мескалин для каких-нибудь своих сентиментальных путешествий, так, чтобы не сторчаться уже в первые годы. Это закономерно, потому что пол еще ближе к человеческой сердцевине, чем даже тяга к дурману, безусловно человеку врожденная; все эксперименты в этой области дают предельно опасную нагрузку на человечность, причем нефизиологичную нагрузку, как если колено гнут вбок или бьют не в пресс, а по почкам; может быть, и обойдется, но это должно повезти. В типичном педике, у которого не обошлось, мне не нравится холодок — как в тех, кто мучает лягушек. Кому это ничего не говорит, тому и не надо; обосновывать, как видите, я даже не собирался.
Не будет плохого, если люди захотят себя от таких испытаний свободы защитить. Просто запретом, как и в случае с наркотиками, много не возьмешь, это ясно. Легалайз — да зае обкуритесь. А делать вид, что ничегоособенного — увольте.

Это навроде как все религии равны. Бывают, наверное, и сатанисты хорошие люди, допускаю, мир очень чудной. Но вообще-обычно с сатанистами в школе не дружат.

(no subject)

Об те же яйца.

Или вот видел в кино негра. Нормальный, вроде, такой негр, семьдесят лет, смоляные дреды, курит траву, растаман, бодрый еще, крепкий, живет на маленьком островке в Карибском бассейне и картинки рисует: примитивизм, такой совсем дебильный, яркие красные домики, продает за нехилые деньги, ездит по свету, сам в белом, про любовь что-то задвигает — а глаза стеклянные, и что хочешь делай, а не брат он мне, хоть и негр, дружить не стану, в разведку не пойду — глаза стеклянные, не хочу, не часть он мне мировой культуры, он не хороший, не плохой, он лемур бесцветный, все люди братья, кроме тех, кто не братья, что-то он себе такое скурил, что теперь не здесь он, ему мое — наше — не интересно, нечего ему прощать, незачем с ним брататься, нету никакого равенства, никаких прав, и на Марс он с нами не полетит сажать яблони, и в лумумбу к нам не поступит, что бо афины бо ерусалиму бо, он синий, а мы в африку, у индейца гуарани тотем красный попугай ара, у меня пушкин, а этот молится в темный угол, какая толерантность, про что это? я не говорю, что убить, просто есть не такие, как я, а есть просто не такие, так вот он из таких.